Роман Шебалин
АРХИПЕЛАГ "GOOD-LUCK"
(сатирическая мелодрама)
-
Когда у директора Средней Школы свободный час - ему явно нечего делать:
ни часу, ни директору; когда в Школе - негодяй, только полгода назад пришедший
работать с отличной характеристикой из РУНО, - рыжий негодяй с маленькими
усиками, рыжий усатенький негодяйчик, похожий на гусара, похожий на эдакого
гусарчика, - негодяйчик, именующийся по-дурацки: Николай Степанович Добролюбов;
Добролюбов, завоевавший мерзопакостным способом симпатии самых скверных
учеников, девяти- и десятиклассников, завоевавший симпатии тем, что...
А это, собственно, и надо было выяснить; в тот час, когда в принципе делать
нечего, кроме как, - стоя под дверью в кабинет Истории (Добролюбов работал
историком), подслушивать чушь и крамолу.
-
Товарищ Гулахин ненавидел молодого историка, впрочем, за пятнадцать лет
своей работы в Школе товарищ сей успел возненавидеть: Сталина, Набокова,
Горбачева, проституцию и неформалов, какой-то СПИД, программу "Пятое Колесо",
общества "ДС" и "Память" и многое другое. В разряд "другое" входили несомненно
ученики 10-б класса, класса, руководителем которого назначили Добролюбова
Н.С.
-
Под Гулахина же копали ямы, в РУНО его ненавидели, в Райкоме тов. Стыроников
И.Б. (тоже учитель) высморкался в присутствии тов. Гулахина.
-
Гулахин ждал анонимного письма, в котором отъявленный преступник и предатель
Стыроников И.Б. предложит зарезать Горбачева.
-
Кое-кого, несомненно, надо бы было...
-
Но коммунисту нельзя паскудничать!
-
У Гулахина был именной маузер, подаренный лично Буденным в 1943 году на
Первом Белорусском.
-
Полковник Лев Модестович Гулахин работал пятнадцать лет директором школы.
И может быть поэтому любил Лев Модестович только две вещи: свою школу и
Ленина.
-
Школа была дорогой, по которой надо идти, Ленин был путеводной звездой.
Так было всегда.
-
Подслушивать под дверью - низкое занятие, недостойное высокого звания коммуниста!
- от одной этой мысли Гулахин содрогнулся и - стукнулся лбом о дверную
ручку Кабинета Истории, - шум произвел.
-
"Сморчок!.." - обругал директор Добролюбова и распахнул дверь.
-
Николай Степанович элегантно повернулся на каблуках и - замер, приоткрывши
рот: в дверном проеме, пригнувшись и неестественно выпятив нижнюю челюсть,
стоял директор Школы - Лев Модестович Гулахин.
-
Добролюбов криво улыбнулся в некую даль
притихшего класса: мол, психнутый,
- что уж поделать, потом сам немного присел и елейным голоском осведомился:
-
- А что собственно - случилось, уважаемый Лев Модестович?
-
"Уважаемый" не шелохнулся.
-
Кто-то из учеников заржал. А через пару секунд стены Кабинета Истории сотрясались
от дикого смеха. Добролюбов, плавно размахивая руками, кружил по классу,
приговаривая: "Ну-ну, не на-а, потом все посмеемся - на экза-амене..."
-
Тут Гулахин внезапно быстро выпрямился, сердито вспыхнул пустыми глазами
и заорал:
-
- С-с-мор-р-ч-чо-ок!
-
Класс притих. В тишине, мертвенной и тяжелой, Гулахин начал медленно говорить:
-
- Если я, ваш законный директор, если я ваш законный директор... увижу...
услышу еще раз это безобразие и глумление над светлым, да! светлыми образом,
идеалом Советского народа, сколько бы вы его не поганили своими набоковымы-мандельштамамми
и прочими... да! светлый образ будет всегда светить, и никакие фашисты
не посмеют отнять у нас, уничтожить в нас нашу веру в Великого Ленина,
в заветы Великого Ленина, который никогда, который...
-
Гулахину показалось, что - запутался. Обвел грозным взором класс
и крикнул:
-
- Встать!
-
Кое-кто нехотя поднялся.
-
Глядя на ухмыляющиеся физиономии десятиклассников, Гулахин никак не мог
понять: зачем же все это, - это, что его с такой неопровержимой настойчивостью
окружает, губит: - психически нездоровый и социально опасный учитель Истории,
не класс, а дубиноголовые подонки, клопы и моль в Библиотеке среди Полного
Собрания Сочинений, тараканы в столовой...
-
Ему как-то стало тоскливо и скучно, словно вся пятнадцать лет работы в
Школе свертелись в три бесконечных ряда туполицых учеников, которым в сущности
давно уж плевать и на него, и - на Великого Ленина.
-
Страшно? Лев Модестович съежился - холодно! - и тихо вышел в коридор; прикрывая
дверь Кабинета Истории, слышал, как Добролюбов что-то бормотал писклявеньким
голоском и как класс реагировал на это: смехом.
-
Смех Лев Модестович также ненавидел. "Что ж они, - сокрушался директор,
спускаясь по лестнице в свой кабинет, единственное место, где было тихо
и - не тревожно, - что ж они, я сделал им еще десять лет назад Школу образцовой,
лезу вон из кожи, вечера, митинги, утренники, радио провел - музыка модная
на переменах играет; музыка... - Гулахин усмехнулся; - а то, ведь была
музыка: тум-турум! шурум-тум-тум! - боевые марши, эх душу грели! а как
в атаку..."
-
Вдруг вспомнилось: награды: Герой Советского Союза! да! Союза!
-
"Они меня за дурочка принимают, думают, мол, старый хрен, солдафон, из
ума выжил, но они же не знают ничего, а про войну-то тем более, только
так - по рассказам да по книгам-фильмам разным..."
-
Гулахин вспомнил, что он уж как года два не надевал свои награды; на праздники
- то болел, то еще что-то...
-
"Надо! я приду, я скажу им: дети, посмотрите на этого сопляка, - что он
знает? Знаю я! я расскажу вам о том, что такое честь Советского Человека.
Вы должны проснуться! Дети, читайте Ленина - он был умнее всех нас вместе
взятых!
-
И еще - спасите Комсомол от этих фашиствующих молодчиков; я-то уже стар,
умру скоро, вам - строить нашу Великую Страну, понимаете? - строить!
-
Они же умные, это они только так, по молодости лет придуриваются,
а как Страна позовет - пойдут; верно, что пойдут! мы-то в их годы были
- ой, какие! мы-то..."
-
Додумать не успел; довольно гордо (еще при воспоминаниях о Звезде
Героя) поднял голову, спускаясь по лестнице, - поскользнулся - чей-то портфель
валялся на ступеньках. Упал.
-
- Лев Модестович! - закричал кто-то сверху; директор поморщился - так мерзко
упасть на виду у Следкиной. Но подняться самому было невозможно - сказывалась
давняя контузия.
-
- Дарья Андревна, - пробормотал он.
-
- Сачас, сачас, - залепетала Следкина.
-
И, кое-как поднявшись, Гулахин зло рванул портфель (виноватый в падении)
- оттуда вывалились учебники и - дневник, из дневника же выпала на пол
двадцатипятирублевка.
-
Взятка. Стало неловко. Страшно. Это Стыpоников И.Б. (тоже учитель), он
продался журналистам из "Взгляда" и меня хочет купить, но я-то не продамся!
не продам им светлые истины нашего Ленина!
-
- Что за безобразие, а? Дарья Андревна?
-
Следкина тут же подумала, что это - взятка, и что почему-то подозревается
она; Следкина испугалась и, сделав некий неопределенный жест рукой, пролепетала:
-
- Ой, изивинити, меня Николай Степанович ждет, там, это у него... - и убежала.
-
Лишнее упоминание о рыжем историке начало постепенное повергать Гулахина
в новый приступ бешенства. Лев Модестович медленно разорвал двадцатипятирублевку,
после - бросил на пол обрывки и, дневник поднявши, раскрыл - прочитал:
дневник Быганова Ивана. Скверная улыбка исказила простое лицо Льва Модестовича.
Он прошествовал к себе в кабинет, нажал там кнопку и проговорил в микрофон:
-
- Быганов Иван, к директору, срочно.
-
Эхо радиопризыва разнеслось по школе...
-
Затихло.
-
В наступившей тишине страшно было видеть висящий на кремовой стене портрет
Ленина; Ильич то ли улыбался, то ли ухмылялся...
-
"Ничего, - пробормотал Гулахин, словно обращаясь непосредственно к портрету,
- мы еще повоюем, мы еще всех этих фашистов..."
-
А ледяная тоска нахлынула внезапно.
-
Почему они меня ненавидят? одно же дело делаем, великое дело, правое...
-
Тогда - Лев Модестович снова нажал радио-кнопку и вызвал учителя Добролюбова.
Пусть, раз он такой умный, - надерет этому Ивану с деньгами уши!
-
Гулахин стремительно выбежал из кабинета.
-
И - звонок заорал.
-
Минуты через две пришел вызванный мальчик (кабинет Гулахин оставил незапертым),
а раз директора нет - так-таки и ушел мальчик сразу. Через минуты три заглянул
и молодой историк. Но его пустой кабинет совсем не удивил: Добролюбов за
свои полгода работы в Школе уж привыкший к дурацким выходкам директора,
привыкший Добролюбов - сел на стул: дожидаться.
-
Заскочила тут и Следкина.
-
- Ой, Коленька, ты саачас не видел нашего Гулахина?
-
- Да, он заходил ко мне, на урок.
-
- Чо с ним опять, что-то плохое?
-
- Да, не знаю; я весь тут выпендриваюсь как сто идиотов, а то как же? Он
бедняга, мне просто жаль его...
-
- Ну ты, Коля, человек новый еще, ты ведь все-таки поосторожнее...
-
- Да я не знаю! так получатся! Ребяткам надо что-то Новое, Красивое, Светлое!
вы п-понимаете? мы должны построить Новую Школу, п-понимаете: Новую!
-
- Ага, может, очень даже может, - закивала головой (кудряшки затряслись)
Дарья Андреевна.
-
А тут у звонок грохнул. И люди стали расходиться по классам.
-
Этим уроком Лев Модестович был совершенно серьезно занят - преподавал литературу
в 10-б. Про Твардовского.
-
- Теркин был настоящим мужиком, в том смысле, что - интеллигентным советским
человеком.
-
Мысль: срывалась в колодец ведерком, - не зачерпнуть, крикнуть если или
плюнуть...
-
- Боролся со всеми фашистами, строил дорогу нам в Светлое грядущее, озаренное
светом Великого Ленина.
-
Срывалось...
-
А в семь утра, собираясь в Школу (благо - напротив дома была), Гулахин
ощутил некую странную рассеянность: чего-то явно не хотелось, что-то гадостью
было, но - что? Гулахин не сразу и понял, что, кажется - плачет, что ослепила
его просто извлеченная из шкафа форма полковника с орденами, медалями;
ордена и медали тускло сияли - будто плакали сами.
-
"Нет-нет, - пронеслось у него в голове, - а вдруг смеяться будут, а я и
растеряюсь, а ведь высокое звание коммуниста несовместимо..."
-
От формы была отцеплена только Звезда Героя - ее Гулахин приколол на одетый
уж серый пиджак.
-
"Вот что, - подумал, - про атаки расскажу, оружие покажу именное." Из шкафчика
письменного стола вынул коробочку, там - лежал дарственный маузер. И маузер
был бережно завернут в тряпочку и переложен в карман брюк.
-
Пора - в Школу.
-
Добролюбов усмехнулся (иль - улыбнулся!) и проговорил:
-
- "Никуда ты не пойдешь, дурачок, у меня все-равно нет урока, посидим,
глядь - и орден твой пропьем!"
-
Гулахин побледнел: на стуле перед ним сидел подлый и рыжий, похожий на
гусарчика, Николай Степанович Добролюбов и гаденько так улыбался иль усмехался:
-
- "Мы же все тебя ненавидим, мы хотим взорвать Мавзолей, сжечь все рукописи
Ленина и устроить всем русским поголовный СПИД. Наше дело правое! С нами
Солженицын, Бродский, проституция, Гдлян, Мандельштам и неформалы. Мы тебя
убьем, Гулахин! Мы и Ленина твоего убили!"
-
- "Нет! - закричал директор, - не убить вам нашего Ленина!.. Беги, дорогой
Ильич! спасайся!!"
-
- "Убили," - едко буркнул Добролюбов и сунул под нос своему директору календарный
листок, где значилось: 75 лет со Дня Смерти Великого Вождя Великого Пролетариата
Великого Ленина.
-
- "Не обманешь, сморчок, - огрызнулся Гулахин, - не такой он наш Ленин,
чтобы вот так запросто и умереть; Ленин - гений, он ведет нас по Светлой
Дороге в Светлое Будущее, и в этом его Великий смысл новаторства, он сражался,
он был всегда на передовой, для нас он уже, можно сказать, былинный герой
вроде Ильи Муромца, но нашего, социалистического, советский простой герой,
не случайно и имя его просто - Василий...
-
Резкая судорога рванула лицо Гулахина - исказила, перекорежила, но, где-то
там, внутри; а снаружи: Лев Модестович рассказывал десятому классу о поэме
Твардовского "Василий Теркин".
-
Наваждение словно отступило...
-
"Почему я так внимательно разглядываю эти тупые, мерзкие лица?" - лихорадочно
соображал Гулахин, продолжая, однако, механически выдавать более или менее
сносную информацию о "Теркине"; ученики со знанием дела прилежно строчили
- на носу выпускные экзамены, завалиться же у стукнутого директора никто
не хотел.
-
"Неужели эти сморчки будут жить при коммунизме? Неужели, - это они будут
достраивать нашу великую Страну Советов? Вы оправдаете?
-
- Вы - оправдаете?!" - с какой-то странною словно мольбой выкрикнул вдруг
директор.
-
Некие подняли глаза. Глаза: смотрели, нет, не с ненавистью, не со злобой,
а так - как смотрит дворник зоопарка на взбесившегося в клетке бегемота.
Что Лев Модестович увидел в этих бездонно пустых глазах было непонятно,
но - с силой он сжал губы и - закрыл свои глаза. Класс обреченно замолчал,
скверно предчувствуя новый водопад красноречия про Ленина и его Победы.
Но - не случилось такого.
-
Нервно сглотнув, Гулахин открыл глаза.
-
- Что до прообраза Василия, то не ищите конкретного человека, лучше обратимся
непосредственно к тексту, вот цитата...
-
Класс, облегченно вздохнув, углубился в парты - строчить дальше.
-
Следующим уроком была История.
-
Николай Степанович в джинсовом костюме, со значком на груди "Не влезай
- убьет!", вещал о злодеяниях Сталина.
-
Свой доклад по сему животрепещущему и судьбоносному вопросу он начал сногсшибательной
фразой:
-
- Вы можете мне и в рожу дать, но Сталин был гадом порядочным, причем скотом.
-
И - так далее, в том же духе. Минут через десять Добролюбов опять выдал
крутого: класс разделился на две половины, первая изображали из себя бывших
политзэков, вторая (соответственно) - бывших кэгэбистов. Идея сводилась
к тому, что надо было доказать "врагам" их "измену" и получить за это -
"пятерки" (проигравшие же получали "четверки").
-
Класс бесновался. Добролюбов с напряженным благодушием прохаживался у доски
и прикидывал в уме: что бы еще такого-эдакого придумать, пока ребяткам
не надоело; урок был сдвоенный.
-
Класс же бурлил.
-
Воздух до тошноты нашпиговался разнокалиберными репликами типа: сгноить
всех коммунистов и жидов в Соловках, а заодно и срочно расстрелять Соженицына
и Бродского. Ну и потом, конечно, стали посылать далече (дальше Соловков,
это уж точно) и наших руководителей, и прочих вождей...
-
За дверью, прислонившись в ней спиной, стоял директор, старенький и бледный,
со Звездой Героя на груди и именным маузером в кармане, стоял и слушал,
как они поносят самое Светлое; бормотал что-то, словно оправдываясь, или,
может быть, готовя речь свою о былых сражениях, о Ленине, о коммунизме.
-
Глупо! Не - сейчас, а после! Не время!..
-
Директор рванул дверь и - точно впрыгнул в Кабинет Истории. Мгновенно - все замолкли.
-
- Вам: что? - улыбаясь, спросил Добролюбов, разводя руками.
-
- Мне? - Лев Модестович, нет, не испугался, но - в горле засвербило...
- я журнал хотел... оценки там проверить... да, проверить...
-
- Пожалуйста-п-пожалуйста, - элегантно историк протянул журнал; надо было
срочно выпроводить директора с его глупыми причудами, - красивый такой
урок грозит сорваться, такой эксперимент!
-
Гулахин, однако, не торопился уходить. С журналам в руках он замер у двери
и -
-
- Да не за этим же! -
-
- бросил журнал на пол и снова закричал:
-
- Вы хоть что-нибудь понимаете? Вам ничего не надо, кроме ваших дурацких
"взглядов" с неформалами! Раскройте глаза, спать - хватит!!
-
- Ну, не на-а, п-пожалуйста, не на-а, - обиженно протянул молодой историк,
- у меня все-таки, знаете ли, урок...
-
- Да, - внезапно успокоившись (вспомнил: речь) проговорил Гулахин, - выходите,
я сам потолкую с детьми, я расскажу им, как мы учились, как боролись, боролись
с врагами, а врагов у нас много было...
-
Николай Степанович сотворил обиженную гримасу, поднял плечи и, осторожно
перешагнув через валяющийся на полу журнал, вышел из Кабинета Истории,
легонько хлопнув дверью.
-
В классе хихикнули. Гулахин нахмурился. А за дверью, в коридоре, Добролюбову
захотелось плакать; досадно, ужасно досадно, скверно, - выставили за дверь.
Странно и обидно: может вспомнились недавние школьные годы, а может - просто
так, страх, что ли.
-
Лев Модестович же сел за стол и повел речь.
-
- Так вот, мы боролись с врагами, и врагов разных было много, очень много.
Но Ленин указал нам правильный путь и на пути том История устроила нам
тут серьезные испытания. Мы же - прошли сквозь них и с честью вышли окрепшими
в борьбе, потому что мы верили - чем меньше у нас врагов, тем ближе к нам
то Светлое Будущее, которое предвещали нам наши великие вожди, Ленин, например,
вся жизнь которого - яркий пример мужества и стойкости, отваги и бескорыстия
истинного борца за великое дело Коммунизма, который...
-
Иные улыбались, иные ухмылялись, иные же просто умудрились заснуть. Глупые
их головы напоминали серые воздушные шары.
-
Гулахин понял, что заговорил не о том, не там и - не с теми. Ужас охватил
его. Так, на слове "который" директор осекся, - замолчал.
-
Класс зашевелился. Многие вспомнили, что минут через десять - звонок.
-
Лев Модестович встал и подошел к окну. Что это? может, он понял: впервые
- скучно? но скука ведь недостойное... недостойное чувство...
-
Скоро звонок; и ученики галдели уже не смущаясь.
-
- Замолчите, - словно прошептал Лев Модестович; частично замолкли; морщась
от какой-то старой щемящей боли - говорить было больно - Лев Модестович
продолжил, - вы кричите, поймите же, вы не знаете, что вам надо, наша страна...
а у вас нет даже веры в свое собственное будущее...
-
- Эт в какое?
-
Издеваются!
-
- В Коммунизм.
-
- Так его же не будет, вот и газеты писали...
-
Ни веры, ни Родины - фашисты какие...
-
- Будет! - закричал, закричал Гулахин. До звонка оставалась минуты две,
не больше; беснующийся директор - явление, несомненно, привлекательнейшее,
но все-таки...
-
Кто-то из учеников поднялся и сказал, немного так улыбаясь:
-
- Уши вянут, такой вздор Вы несете.
-
Гулахин тупо на него посмотрел, тоже как-то странно улыбнулся и проговорил
тихо:
-
- Фашисты вы все...
-
- Ол'райт! - ответствовал мигом этот кто-то, радуясь, видимо своей глупой
шутке, - я - фашист!
-
Фашист? да?! - ужаснулся, выпучил глаза, присел от страха:
-
- Меня убьют и - мы все погибнем! -
-
- выхватил маузер -
-
- выстрелил.
-
Ученик дико вскрикнул, упал; завизжало, загрохотало: столы, стулья; Добролюбов
(он под дверью сидел), с ним еще кто-то из учителей - вбежали; заорал звонок,
оглушив, разбив вконец беспорядочные крики, тут - раздался второй выстрел,
и - Николай Степанович, неловко взмахнув руками, успел только пробормотать:
"Не на-а-а п-по..." - и захрипел: пуля попала в горло.
-
"Бегут, фашисты," - тяжело подумал Гулахин. Он выронил маузер и отвернулся
к окну. Он не сопротивлялся, только потом, уже угрюмо нашептывал: "Стыроников
хотел убить Ленина, но не убить уже, не такие мы тут, не мы такие мы тут..."
-
И больше Лев Модестович никому ничего на рассказал, даже врачам Психиатрической
Больницы, где, кстати, он и скончался полгода спустя.
-
-
Приказом РУНО на пост директора Средней Школы была назначена Дарья Андреевна
Следкина, верная последовательница идей бедного Гулахина.
в оглавление
написать отзыв